В последние годы многие события давно минувших лет, те, о которых нельзя прочитать в учебниках, стали достоянием гласности. Среди них ядерные испытания пятидесятилетней давности на Тоцком полигоне. Когда рванул Чернобыль, все были в шоке. Затем узнали правду о Семипалатинском полигоне, Капустином Яре, Новой Земле. То, что произошло 14 сентября 1954 года на Тоцком полигоне в Оренбургской области, долгие годы окружала плотная завеса сверхсекретности. Военные строго берегли свои секреты, и все участники тех событий были обязаны дать подписку о неразглашении государственной и военной тайны сроком на двадцать пять лет. Даже самые близкие и родные люди не имели права знать всей правды о солдатах и офицерах первых в Советском Союзе войсковых учений с применением ядерного оружия. А приняло в них участие сорок пять тысяч военнослужащих: тридцать девять тысяч солдат, сержантов и старшин и шесть тысяч офицеров. Говорят, что в районе Тоцкого полигона и по сей день растут здоровенные грибы-мутанты, а медики и экологи озабочены повышенным уровнем онкозаболеваний в районах, пострадавших от атомного взрыва. Правда, средства на комплексное научное исследование последствий Тоцких испытаний так и не были выделены, несмотря на постановление 1996 года, подписанное Виктором Черномырдиным. В 1994 году на Тоцком полигоне в эпицентре взрыва установили памятный знак - стелу с колоколами, звонящими по всем пострадавшим от радиации. Сейчас, спустя полвека, комитет ветеранов подразделений особого риска РФ, который находится в Санкт-Петербурге, разработал программу мероприятий, посвященную пятидесятилетию Тоцких войсковых учений. Руководитель ярославского регионального отделения комитета (среди двухсот двадцати девяти ярославских ветеранов подразделения особого риска сто десять - участники войсковых учений на Тоцком полигоне) Станислав Иванович Казанов попал в число тех, кто был задействован в ядерных испытаниях в Тоцком районе.

Пятьдесят лет назад Станислав Иванович был курсантом сержантской школы в подмосковном Голицыне. Он и еще сорок три курсанта вместе с начальником школы и его заместителем в июле 1954 года отправились в далекую Оренбургскую область. Про атомную бомбу ребята, конечно, слышали и примерно знали, зачем едут на Тоцкий полигон. Но вот всей опасности и серьезных последствий этой командировки, естественно, не осознавали. Им лишь объяснили, что ожидается испытание нового секретного оружия. Упоминание о применении атомного оружия в боевых приказах и боевых документах от корпуса и ниже считалось недопустимым. Поэтому уже много лет спустя Станиславу Ивановичу пришлось пять лет искать документы, обивать пороги архивов и военкоматов, чтобы доказать свою причастность к тоцким событиям и свое право на получение соответствующих льгот.

Подготовка к учениям под кодовым названием «Снежок» длилась три-четыре месяца. Командовал ими сам маршал Георгий Константинович Жуков. Для наблюдения за учениями съехались представители всех соцстран, и даже Китая. В Тоцкое стекались с разных концов страны целые дивизии и полки всех родов войск. Окопов и траншей на полигоне было вырыто на сотни километров, только блиндажей сделано 500 штук, а еще копаниры - специальные укрытия для техники. Каждый день собранные на полигоне военнослужащие изучали местность. Днем жара стояла адская, под сорок градусов. А ночи прохладные, зябкие. Вкалывать пришлось солдатам не покладая рук. А в остальном - обычная жизнь, даже кино по вечерам крутили.

Перед ядерными испытаниями была произведена имитация атомного взрыва: взорвали огромное количество бочек с горючим, взлетевшие к небу пламя и дым напоминали здоровенный атомный гриб. И наконец настал час «Х». Утром 14 сентября тревожный вой сирены сообщил о необходимости приготовиться. Люди разместились в окопах на расстоянии от четырех с половиной до восемнадцати километров от эпицентра, а технику укрыли в копанирах. Как вспоминает Станислав Иванович, находившийся в пяти-шести километрах от эпицентра, небо в то утро было чистым, без облачка, пронзительно голубым и очень мирным. Вдруг появились три самолета - один большой в центре и два поменьше по бокам.

Люди буквально вжались в землю, боясь даже поднять голову. Через некоторое время участники учений поняли, что взорвалась бомба. Никакого звука не слышали, но от трех мощных толчков буквально затряслась, заходила ходуном земля, посыпался песок с окопов вниз. Взрыв сопровождался ослепительной вспышкой, озарившей местность ярко-белым светом. Станислав Иванович чуть выглянул из окопа и увидел огромнейший гриб.

Примененная на учениях плутониевая атомная бомба была взорвана на высоте 358 метров, мощность ее составляла от сорока до шестидесяти килотонн, то есть в несколько раз больше той, что взорвали над Хиросимой на высоте 600 метров.

Через сорок минут после ядерного взрыва все доставленные на учения артиллерийские, минометные, реактивные и авиационные системы начали обстреливать специально выделенные боевые участки. Задействовано было шестьсот танков и самоходных артиллерийских установок, пятьсот орудий и минометов, триста двадцать самолетов, шесть тысяч автомобилей. Стрельба велась только боевыми снарядами и авиабомбами. По рассказам Станислава Ивановича, они лежали в окопах, не поднимая головы, грохот стоял страшный. Говорят, что снарядов и бомб в тот день было выпущено больше, чем при штурме Берлина. Все это привело к плотному пылеобразованию. Войска, поделенные на «своих» и «чужих» - одни вели наступление, другие оборонялись, продвигались в сторону большой низины, эпицентра взрыва. Такая им была поставлена боевая задача. А индивидуальной защитой участников ядерных учений служило обычное солдатское обмундирование: шинель да накидка типа плащ-палатки, еще противогаз. Видимо, это сочли достаточным, чтобы защитить людей от радиации. Интересно, что чистейшее ясное с утра небо, после того как взорвали бомбу, затянуло невесть откуда взявшимися тучами, и пошел дождь.

По окончании учений всех участников построили в цепочку и стали каждого проверять дозиметром. У многих доза составила шесть тысяч распадов. Тех, у кого зашкаливало за девять тысяч распадов, сразу же отправляли в санбат. Затем всех пропустили через душевую. Сухой паек, который люди так и не успели использовать, после учений немедленно отобрали, поскольку он прошел через радиационную зону. Как выяснилось позже, на различном расстоянии от эпицентра были размещены собаки, кошки, лошади, другие подопытные животные и даже насекомые. Всех их специалисты отслеживали до самой гибели. А вот люди, выполнявшие роль подопытных кроликов, индивидуальным наблюдениям и лечению практически не подвергались. В основном все проверки ограничивались дозиметрическим контролем. Да, собственно, об участниках, каждый из которых испытал на себе воздействие радиации, вспомнили лишь после того, как рванул Чернобыль, когда многих людей, прошедших через Тоцкий полигон, уже не стало.

По завершении учений военные специалисты в кратчайшие сроки должны были снять показания со специальной аппаратуры, вывести подопытных животных, получить данные о действиях ударной волны и зарегистрировать другие параметры ядерного взрыва. Для военных строителей опасность заключалась в том, что они демонтировали опытные объекты в условиях воздействия радиации и радиоактивной пыли.

По воспоминаниям Станислава Ивановича, возвращались с Тоцкого полигона не в товарняке, в котором приехали, а в нормальном пассажирском вагоне. Причем состав их пропускали без малейшей задержки. Мимо пролетали станции - пустой перрон, на котором стоит одинокий начальник вокзала и отдает честь. Причина была проста. В поезде в спецвагоне ехал прославленный Семен Михайлович Буденный. Станислав Иванович рассказывает, как на станции Ряжск усатый маршал вышел из вагона, прошел мимо солдат, поздоровался и даже сказал несколько слов о новом тепловозе последней модификации, который и вез состав. В Москве на Казанском вокзале Буденного ждала пышная встреча. Вернувшиеся из командировки сорок четыре курсанта сержантской школы не получили ни знаков отличия, ни специальных удостоверений, ни наград, кроме благодарности за службу.

За одиннадцать лет работы российского комитета ветеранов подразделений особого риска из сорока пяти тысяч участников Тоцких учений удалось установить пять тысяч двести человек, из них тысяча семьсот военнослужащих уже умерли. Этим людям не было положено ни своевременного обследования, ни лечения, ни специальных лекарств. Когда после Чернобыля вышел приказ об участниках учений на Тоцком полигоне, многие не могли даже получить удостоверения ветеранов подразделений особого риска. Очень трудно было после стольких лет секретности разыскать в архивах необходимые документы.

В 1954 году вместе со Станиславом Ивановичем Казановым на Тоцкий полигон отправились еще два курсанта из Ярославской области. Обоих уже давно нет в живых. Когда Казанов долго и упорно добивался получения положенных ему льгот, узнал, что вслед за ним по проторенной дорожке пошли еще трое из тех сорока четырех воспитанников сержантской школы. Станислав Иванович разыскал адреса бывших курсантов, установил с ними связь. Года три вели они переписку, все хотели собраться в Москве. Но ниточки эти внезапно оборвались. О смерти одного сообщили родители, другое письмо вернулось с пометкой «адресат умер», ответа от третьего приятеля, который очень мечтал о встрече, Станислав Иванович так и не дождался...

Схема ядерного вззрыва на Тоцком полигоне.

Своими воспоминаниями делятся участники ядерных испытаний, которые проводились в 1954 году в Оренбургской области, 77-летний полковник в отставке киевлянин Александр Долбня и 72-летний житель Мариуполя Сергей Кретов, проходивший тогда срочную службу.

50 лет назад, 14 сентября 1954 года, в Оренбургской области Советского Союза прошли корпусные учения, официально именовавшиеся "Прорыв подготовленной тактической обороны противника с применением ядерного оружия". Атомная бомба мощностью 40 килотонн была сброшена с самолета и подорвана в 200 метрах над землей. На Тоцком полигоне во время взрыва находилось 45 тысяч военнослужащих. Практически никто из солдат и офицеров, дававших подписку 25 лет не разглашать подробностей этих испытаний, тогда даже не подозревал, чем каждому из них грозит радиоактивное заражение. Об участниках ядерных испытаний вспомнили лишь после Чернобыльской катастрофы, когда в живых остались уже немногие.

"Через щели амбразуры я увидел вспышку, которую по яркости можно сравнить с тысячами обычных сварок"

Сергей Кретов: - В ночь с 13 на 14 сентября 1954 года нас подняли по тревоге и повезли из палаточного городка в блиндажи на полигон. До этой ночи говорили, что будет только имитация - взорвут бочек 50 с бензином. "Гриб" при этом поднимается точно такой же, как и ядерный - я сам это видел, участвуя через год, в 1955-м, в больших Белорусских маневрах под Брестом. Но вернувшиеся под утро с совещания командиры (сплошь фронтовики, прошедшие Великую Отечественную) были заметно напуганы. С озабоченными лицами они объявили всем, что на учениях будет применяться настоящее ядерное оружие.

Сразу после завтрака солдаты и офицеры, одетые в так называемую хэбэ-форму, обычные шинели и сапоги, укомплектованные "верблюжьими" (двугорбыми) противогазами, разошлись по блиндажам. Не припоминаю, чтобы видел на ком-либо защитный костюм или чтобы военные формы кто-то предварительно выстирал с применением специальных защитных растворов. Я пришел к выводу, что организаторы учений таким образом хотели выяснить, сколько протянут не защищенные от радиоактивного излучения люди после этого взрыва.

Сергей Павлович Кретов, житель города Мариуполя Донецкой области, в сентябре 1954 года был рядовым пехотинцем. 12 августа нынешнего года ему исполнилось 72. Он уже перенес шесть операций, и жив только благодаря своему оптимизму. Статус "ядерщика" Кретов получил, когда лечившие его врачи сами отправили пациента на комиссию, задав перед этим прямой вопрос: "Где вы так облучились?". Слишком уж характерными были симптомы лучевой болезни.

Александр Долбня: - 14 сентября подъем был в пять утра, а в шесть мы были уже на позиции. Я и мой помощник сержант спустились в блиндаж, а машину отправили в укрытие. Ровно в шесть я получил сигнал: "Лед идет". Это означало, что самолет с атомной бомбой вылетел с аэродрома и взял курс на наш полигон. Установил связь со всеми радистами. При приближении к времени "Ч" посылались команды: "Буря", "Ураган" и последняя - "Молния". По последней команде солдаты должны были надеть противогазы с защитными пленками, накрыться бумажными накидками и лечь в траншеи лицом вниз. В 9.33 на высоте около 200 метров от земли была взорвана бомба. Через щели амбразуры я увидел вспышку, которую по яркости можно было сравнить с тысячами обычных сварок. Затем - звук, напоминающий грозовой разряд. Земля содрогнулась, за ворот моей гимнастерки посыпался грунт с крыши блиндажа. Блиндаж, к счастью, устоял.

Я снял противогаз, так как нужно было передавать команды, а главное - узнать, не пострадали ли мои радисты, которые лежали в открытых траншеях на расстоянии 4-6 километров от эпицентра. Когда от всех двенадцати радистов поступили подтверждения, что все благополучно и они с пиротехниками могут выполнять свою задачу, у меня, по правде сказать, гора с плеч свалилась.

Через год, во время службы в Оренбурге, я встретился с молодым пареньком, рядовым Ситниковым, который в сентябре 1954 года учился в выпускном классе средней школы в Сорочинске, недалеко от Тоцкого. "Мы сидели на занятиях в классе и вдруг услышали сильный хлопок, - рассказывал мне Ситников о том, что пережил 14 сентября. - В школе повылетали стекла из окон. Все зашаталось. Мы спросили у учителя: что это? Но никто ничего нам не смог объяснить". Я тогда сказал ему, что, видимо, где-то произошло землетрясение. Хотя отлично знал, что случилось на самом деле.

Александр Данилович Долбня в 1954 году служил в отдельном окружном батальоне связи Южно-Уральского военного округа (ЮжУрВО). Во время испытаний ядерной бомбы 27-летний лейтенант командовал радиовзводом, обеспечивавшим связь на полигоне. В отставку он вышел в 50 лет по состоянию здоровья. Но для того, чтобы добиться статуса "ядерщика", Александру Даниловичу приходилось трижды(!) посылать запросы в Подольск, в архив Минобороны России. Получил удостоверение он лишь в декабре 1992 года. "Если мне, офицеру, личное дело которого обязательно сохраняется в архиве, было так сложно доказать, что я действительно участвовал в испытаниях ядерного оружия, что тогда говорить о бедных солдатиках?" - поражался Александр Данилович.

"О том, что будут проведены испытания ядерного оружия, офицеры начали догадываться еще минувшей зимой"

Александр Долбня: - Конечно же, корпусные учения проводились не в самом Тоцком, а на расстоянии 8-12 километров от лагеря, а лагерь - в четырех километрах от поселка. Территория учений примыкала к Бузулукскому бору, где был заповедник. Там водились кабаны, лоси, косули. Дивной красоты место. Оно было выбрано для учений не случайно. Здесь протекала речка Маховка, через которую предстояло переправиться войскам, а безлесые сопки Медвежья, Верблюжья и Петровская идеально подходили для наблюдения и обзора. О том, что на территории Тоцкого полигона будут проведены испытания ядерного оружия, офицеры начали догадываться еще минувшей зимой. Мы дислоцировались на зимних квартирах в Оренбурге, и с нами, офицерами-связистами, начали регулярно проводить занятия по изучению атомного оружия. Предполагалось, что наш батальон будет в полном составе привлечен к крупным учениям. О применении атомной бомбы напрямую не говорилось, но многие об этом догадывались. Меня назначили начальником радиосвязи имитационных полей, и я получил право беспрепятственного проезда на автомобиле, в котором находилась радиостанция, по всей территории полигона. В роще между сопками, окруженными дубовым лесом, была обозначена площадка - покрытый известью квадрат примерно 50 на 50 метров рядом с родником, проезжая мимо которого, мы всегда останавливались и пили чистую ключевую воду (естественно, до взрыва). Именно на это живописное место должны были сбросить атомную бомбу.

"Ощущения, что нам предстоит что-то страшное, не было"

Александр Долбня: - Кроме атомного взрыва должны были произвести еще два имитационных. Для этого вырывали окоп, примерно на глубину двух-трех метров диаметром 25-30 метров. В этот окоп помещалась начинка из четырех тонн тротила, десяти фугасных бомб, около двадцати 200-литровых бочек с бензином и четырех тонн черной сажи. Еще один имитационный взрыв был произведен во время генеральной репетиции. Мне пришлось не просто быть его свидетелем, но и передавать команду на взрыв примерно за неделю до начала учений. В лагере "Тоцкое-2" размещались не только рудоводство, но и много обслуживающего персонала. В каждой части были свои военторговские магазины (мы их называли "Ванькины торги"), несколько кинопередвижек. В период подготовки к учениям с наступлением сумерек кино показывали прямо на улице. Так что за один вечер можно было посмотреть несколько фильмов. Короче говоря, ощущения, что нам предстоит что-то страшное, не было. Наши семьи не знали ничего о предстоящем атомном взрыве, а мы даже если и догадывались, то не говорили им, так как все дали подписку о неразглашении на 25 лет. В каждой части были особисты, и мы их, по правде сказать, побаивались. Накануне учения в нашем батальоне связи прошли партийное и комсомольское собрания, нам выдали памятки о том, как вести себя на учениях. Все получили новую полевую форму, запасное белье, суточный паек, каждый должен был взять с собой флягу чистой воды, чтобы полоскать горло в случае попадания туда пыли, защитные пленки на противогазы, чулки для преодоления радиоактивного поля заражения, бумажные накидки для защиты от радиоактивной пыли в момент взрыва.

"А чем меряли радиацию", - спросил генерал. "Лаптем", - беспечно ответили дозиметристы

152-й полк, где служил рядовой Сергей Кретов, прибыл из Бреста (Беларусь) в мае 1954 года и до сентября прожил в палаточном городке в тридцати километрах от Тоцкого полигона. На самом же полигоне солдаты строили мощные блиндажи, которые были соединены траншеями.

Сергей Кретов: - 14 сентября я сидел прямо возле двери блиндажа, поэтому мог наблюдать, как летели два истребителя, а между ними бомбардировщик. - Небесный эскорт, сделал два круга над сопкой, и примерно в 9.20, когда самолеты пошли на третий круг, командир взвода старший лейтенант Кравцов, который был с нами в блиндаже, скомандовал: "Закрыть двери!". Мы закрылись, предварительно забрав в блиндаж весь инструмент: ломы, кирки, лопаты. Первый взрыв показался мне не слишком сильным, хотя под ногами закачалась земля. Потом это ощущение не раз возвращалось ко мне в период обострения болезней. А после второго взрыва (когда взорвалась уже атомная бомба), я услышал страшный вой. Это пошла ударная волна. И тут же лейтенант скомандовал: "Открыть двери!" Мы все вышли в траншею, и я увидел, как над сопкой, возвышавшейся в трех километрах от наших позиций, растет темно-коричневый ядерный гриб. Казалось, что где-то рядом работает мощнейший насос, поднимая в небо все, что только можно. Этот гриб, как потом нам рассказали офицеры, потянуло на Оренбург. Тем временем началась артиллерийская подготовка. Тысячи орудий палили по сопке 15 минут. Затем эту сопку еще минут пять бомбила целая армада самолетов. После этого прогремели два имитационных взрыва, и войска двинулись в "наступление". С криками "Вперед!", "Ура!", натянув противогазы, мы штурмовали сопку, над которой висел "гриб". Земля вокруг была покрыта белым налетом, как будто ее присыпали пеплом. А разноцветный осенний уральский лес сразу почернел. На обугленных стволах поваленных деревьев не было ни единой веточки! Смотровые стекла на боевых машинах, которые выезжали из подземных укрытий, стали матовыми и потрескались от ударной волны, но не высыпались, потому что были выполнены из прочного материала сталинита.

Александр Долбня: - От рощи, в которой находился прицельный квадрат, не осталось и следа! В радиусе километра растительности вообще не осталось. Самолеты старого парка, стоящие на расстоянии полутора километров, либо сгорели, либо были отброшены на очень большие расстояния. Танки старого парка сгорели, новые были перевернуты. На моих глазах подъемный кран поставил один перевернутый танк на гусеницы, механик-водитель завел его и уехал.

Сергей Кретов: - На некоторых танках не было башен, одни самолеты были повалены, у других вырвало крылья, чучела солдатиков в хэбэ форме сильно обгорели. Видели мы и привязанных для испытаний животных - некоторые погибли, а другие были еще живы. Мне запомнился обгоревший бычок с выжженными глазами, еще живой.

Александр Долбня: - Сразу после учений отряд телефонистов объезжал на "Студебеккере" полигон, снимая кабели линии связи. И вдруг на дорогу, шатаясь и сильно хромая, вышел лось, ослепленный и оглушенный взрывом. На сигналы он не реагировал. Несчастное животное привезли в лагерь. Об этом случае доложили генерал-лейтенанту Пересыпкину, а тот, в свою очередь, - Жукову. Маршал поинтересовался, не облучен ли лось. Дозиметристы сказали, что нет. "А чем меряли?" - "Лаптем!" - беспечно ответили дозиметристы. Животное пристрелили, и дней пять батальон питался лосятиной. К нам зачастили генералы из управления связи, которые были не прочь пропустить рюмку водки под дармовую и наверняка радиоактивную дичь.

"Шинели мы свернули и оставили следующему призыву. Надеюсь, их все же списали"

После штурма солдат посадили на бронетранспортеры и провезли мимо трибуны, на которой стоял маршал Жуков в окружении генералитета из дружественных СССР стран. Сергей Кретов: - К трибуне вела специально построенная в тридцати километрах от Тоцкого полигона (посреди дикой природы!) асфальтовая дорога. Александр Долбня: - В честь окончания учений был устроен банкет и концерт с участием ведущих московских артистов. Но, естественно, младших офицеров на него не приглашали.

Русский палач-герой - кухаркин засранец Жуков на Тоцком полигоне готовится к испытаниям русских кроликов.

Сергей Кретов: - Когда мы вернулись с учений, палаточный городок был изрядно присыпан землей, некоторые палатки свалило ударной волной. Оставшиеся мы свернули, помыли автоматы водой, почистили их, одежду просто постирали, дезактивации я не припомню, медицинского обследования - тоже. Шинели скатали и оставили следующему призыву. Надеюсь, их все же списали. А свою хэбэ-форму я носил еще полгода. Технику - танки, орудия, которые участвовали в штурме, погрузили на поезд и повезли - в Брест. В своем полку я не видел ни одного человека с дозиметром. Может, другие полки обследовали... Александр Данилович Долбня вспоминает, что обслуживающий учения персонал (а к нему относились и радисты) тоже не проходил никакой специальной дезактивации и не обследовался врачами. Тем не менее, организаторы "ядерного прорыва" 1954 года утверждали в своих публикациях, что "в каждой дивизии и части были оборудованы пункты дезактивации с максимально необходимым запасом воды и дезактивирующих реактивов". Для измерения уровня радиации в эпицентре сразу после взрыва была подготовлена группа заключенных, осужденных на длительные сроки. Взамен им было обещано снятие судимости и освобождение из заключения. Командовал группой капитан Зарубица - югослав, который раньше учился в Союзе, а после ухудшения (в 1948 году) отношений между нашими странами принял советское гражданство.

"Однажды, проснувшись утром, я обнаружил, что у меня правое ухо вдвое больше левого!"

Через четыре дня после учений 152-й стрелковый полк, где Кретов проходил срочную службу, вернулся на место постоянной дислокации в Брест. Первое время Сергей Кретов, уже сержант, никаких изменений в своем организме не замечал. А к Новому году и он, и его товарищи по казарме стали с ужасом обнаруживать по утрам, что их волосы клочьями остаются на подушках, а здоровые зубы раскалываются и выпадают. У всех появились страшные головные боли, которые потом возобновлялись в течение всей жизни.

Сергей Кретов: - Демобилизовавшись, я много лет старался не обращать внимания на болезни. Жил активной жизнью: работал, учился, занимался спортом растил детей - у меня два сына. Я перенес шесть операций, в том числе и на лице. А однажды, (в мае 1993 года) проснулся утром и обнаружил, что у меня правое ухо вдвое больше левого! Оно не болело, но как было идти на работу? Я бросился к врачу, и он выкачал их ушной раковины какую-то розовую жидкость. Но на следующее утро ухо опять выросло! На третий день было то же самое! Устав просыпаться чебурашкой, я направился к опытному хирургу. А он и спрашивает: "Вы в Чернобыле были?". - "Атомную бомбу на мне испытывали", - ответил я ему. К счастью, после операции, ухо больше не "шалило". Мне дали группу инвалидности и удостоверение "ликвидатора"-ядерщика, а врачи официально засвидетельствовали (по документам, присланным из военного архива в Подольске), что все мои недуги связаны с воздействием облучения. А в 1991-м году, когда я проходил обследование в Военной медицинской академии в Ленинграде, ко мне в палату пожаловали Председатель Комитета ветеранов подразделений особого риска Владимир Бенцианов и его заместители. Они предложили мне вступить в созданный в 1990 году Ленсоветом (тогда его возглавлял Анатолий Собчак) Комитет ветеранов подразделений особого риска, который объединял тех, кто подвергся облучению. Руководители Комитета сказали, что разыскивают участников испытаний на Тоцком полигоне. Я поинтересовался, многих ли нашли. "Вы со всего бывшего Союза 419-й", - был ответ. Большинство уже умерли... Сергей Павлович несмотря на все недуги до сих пор работает (заведующим лабораторией в Мариупольском техническом университете), лазает по деревьям на своей даче, ходит на рыбалку. "Если бы я залег на диване под телевизором, то давно бы загнулся при таких-то болячках", - считает он.

"Меня как прорвало - спустя столько лет в памяти всплывали мельчайшие подробности"

Через полтора года после ядерных испытаний лейтенант Александр Долбня поступил в военную академию связи.

Александр Долбня: - Однажды, сдавая очередные нормативы по бегу, я потерял сознание прямо на беговой дорожке. Когда очнулся, другие курсанты помогли мне добраться до койки в общежитии. Я отлежался, но к врачам обращаться не стал: во-первых, боялся, что меня могут отчислить по состоянию здоровья, а во-вторых, я давал подписку о неразглашении, поэтому не мог рассказать о том, что причина болезни - облучение. Уже много лет спустя выяснилось, что у меня тогда случился микроинфаркт. Долгое время после этого я страдал бессонницей, головными и желудочными болями, меня постоянно тошнило, я терял равновесие. Последствия ядерного взрыва сказались и на детях детей Александра Даниловича. Его старшая дочь, родившаяся в июле 1955 года, в 8 лет стала плохо видеть, а у младшей, появившейся на свет через шесть лет после взрыва, увеличилась щитовидная железа, и девочку едва удалось спасти. Александр Данилович Долбня после выхода в отставку долго работал в Специальном конструкторско-техническом бюро Института электродинамики АН Украины. В один из праздничных дней 1987 года сотрудники института отправились в лес на пикник.

Александр Долбня: - Мы сидели у костра, и кто-то предложил, чтобы каждый из нас рассказал самый интересный случай из своей жизни. Когда подошла моя очередь, я начал рассказывать об испытаниях ядерной бомбы на Тоцком полигоне. Меня как прорвало - спустя столько лет в памяти всплывали мельчайшие подробности. Когда я закончил, потрясенные сотрудники несколько минут молчали. А наш директор спустя некоторое время осторожно спросил: "Александр Данилович, вы не боитесь, что после таких откровений за вами "воронок" приедет?" Я объяснил, что срок действия моей подписки о неразглашении уже окончился.

После этого Александр Долбня решил записать свои воспоминания для внуков. Итогом его трудов стала толстая тетрадь, озаглавленная автором весьма незатейливо: "Как это было". В ней подробно и скрупулезно, чуть ли не по минутам, автор воссоздает события сентября 1954 года. Думаю, что эти бесценные свидетельства очевидца будут интересны не только внукам Александра Даниловича.

Архивный кадр ядерного вззрыва на Тоцком полигоне.

Прежде чем излагать ваши мысли, настоятельно рекомендуем ознакомиться с правилами комментирования на сайте, во избежание удаления ваших записей модератором.