Бедная Россия со всех сторон окружена врагами. На северо-западе фашисты-эстонцы и диктатор Лукашенко; на юго-западе коварные Украинцы готовые ударить ножом в спину; на юге Грузины готовые оккупировать часть исконно русской территории; на севере – блок НАТО; на востоке коварные Японцы отбирающие острова; на юго-востоке притон из нарко-стран везущих исключительно русским наркотики. Еще никогда Россия не была такой беззащитной. Даже самые преданные друзья Росси Армия и Флот куда-то делись.
Забыть бы русский лишь только за то, что на нем разговаривает их путин.

Когда-то я любил Москву, но в последнее время разлюбил этот город. Москва, на мой взгляд, стала мировой столицей жлобства (во всяком случае держит это сомнительное первенство среди известных мне мегаполисов). Жлобство, как мне представляется, - это реакция на долгие годы советской уравниловки, помноженная на наследие советской агрессивности. Всем хорошо известны его приметы. Жлоб - человек, холуйствующий перед хозяином и не признающий за людей тех, кто уступает ему по влиянию. Главное для него - крутая тачка (желательно с мигалкой) и куча бабла. На улицах Москвы крутые и важные давят, гнобят и топчут всех, кто помельче, гаишники ложатся под всякую мигалку и тиранят простых и невлиятельных. Жлоб в химически чистом виде - это Никита Михалков, бесстыдно шестерящий перед хозяевами и по-барски хамящий своим коллегам. Одним словом, жлобство - это хозяйски-холуйское сознание.

Я бы не стал писать о том, что всем так хорошо знакомо, если бы жлобская основа человеческих отношений не стала уже столь универсальной, что превратилась в политическую реальность. Нынешняя российская власть с ее презрением к человеческому достоинству - плоть от плоти российского жлобства, его угрожающий симптом. Я думаю, что изменить ее можно будет только тогда, когда общество само излечится от недуга.

Власть как будто кровно заинтересована в сохранении жлобских отношений - ведь они разрушают солидарность (а с ней возможность противостоять режиму) и увековечивают холуйское подчинение начальничкам. Тут вроде живи да радуйся и позволяй ползать перед собой на брюхе. Но хоть жлобство и идеальная среда для деспотической власти, оно несет в себе большую угрозу и самой этой власти. Угроза эта когда-то была описана Ницше под именем ресентимента. Ресентимент - это чувство, которое испытывает раб к своему хозяину. Это скрытая ненависть, накапливающаяся в результате длительных унижений, на которые невозможно открыто ответить. От этого она выражает себя в неожиданных смещениях и замещениях. Ницше писал: "В то время как благородный человек полон доверия и открытости по отношению к себе... человек ressentiment лишен всякой откровенности, наивности, честности и прямоты к самому себе. Его душа косит; ум его любит укрытия, лазейки и задние двери; все скрытое привлекает его как его мир, его безопасность, его услада; он знает толк в молчании, злопамятстве, ожидании, в сиюминутном самоумалении и самоуничижении" ("Генеалогия морали" , I, 10).

А вот определение ресентимента, данное автором классической книги на эту тему, немецким философом Максом Шелером: "Ресентимент - это самоотравление души, имеющее вполне определенные причины и следствия. Оно представляет собой долговременную психическую установку, которая возникает вследствие систематического запрета на выражение известных душевных движений и аффектов, самих по себе нормальных и относящихся к основному содержанию человеческой натуры... В первую очередь имеются в виду такие душевные движения и аффекты, как жажда и импульс мести, ненависть, злоба, зависть, враждебность, коварство. Важнейший исходный пункт в образовании ресентимента - импульс мести".

Существуют два типа бунта. Есть бунт свободных людей, который, как считал Ницше, является спонтанной реакций на оскорбление и в конечном счете ведет к позитивному утверждению свободы. Но есть и бунт рабов, особенно беспощадный, даже садистический: ведь он - месть за годы унижений, и притом это месть, как говорил Ницше, "души, которая косит". Чем дольше жлобская власть сохраняет бразды правления, тем более изощренной и жестокой оказывается месть холуев.

Необыкновенный уровень агрессивности в российском обществе свидетельствует об огромной энергии ресентимента, накопленной "послушными" гражданами. И чем больше их прогибают, заставляют и мобилизуют, тем более сильным становится этот ресентимент.

Особенность ресентимента в том, что он не может прямо выразить себя, старательно вытесняется, переносится со своего объекта на других. Так в классическом фрейдистском сдвиге чувство ненависти переносится с его подлинного объекта на "заместителя". К таким неожиданным смещениям относится, на мой взгляд, вся риторика вокруг мифической оранжевой революции, которая якобы вот-вот сметет Россию и ее власть с лица земли. Революцией вроде не пахнет, но многие почему-то верят в придуманный политтехнологами миф. Почему? Да потому что сами испытывают ненависть к власти, но, боясь себе в этом признаться, приписывают ее каким-то неведомым коварным силам. Похоже, что борьба с оранжевыми - результат переноса чувства ресентимента на других.

В России перед президентскими выборами разросся ранее невиданный институт "заместителей" - "доверенных лиц" и представителей кандидатов. Между ними организуются дебаты, они выступают как странные фигуры замещения в ландшафте, где все строится на подменах и смещениях. Из среды интеллигенции на эту роль прежде всего пригласили артистов. Связано это, я думаю, не только с тем, что театр в России - все еще феодальная институция, но и с тем, что артисты - профессионалы замещения, они говорят то ли от себя, то ли от лица своих персонажей. Но они готовы символически замещать собой и зрителя. Эти фигуры замещения с особым блеском предстали в недавних дебатах между Ириной Прохоровой и артистом Никитой Михалковым, которому поручено было замещать Путина.

Показательно, как Михалков сформулировал в этих дебатах свой призыв голосовать за Путина: "Сегодня при той ситуации, которая есть, Путин - единственное, что у нас есть. То, как сегодня Запад и мир, наши друзья многие за рубежом, не хотят Путина, уже заставляет меня автоматически за него голосовать". В нормальной ситуации ненависть "мира" не делает политика хорошим кандидатом - скорее плюсом может быть для него любовь и уважение этого "мира". Но здесь речь явно идет о фигуре замещения. Логика тут, возможно, такая: "Я должен голосовать "за", чтобы скрыть мою бессознательную солидарность с теми, кто ненавидит моего хозяина и тем самым обнаруживает мое собственное чувство. Голосуя "за", я доказываю самому себе, что не испытываю к Путину тех чувств, которыми я наделяю американцев (между прочим, подаривших мне вожделенный "Оскар")". Возможно, я фантазирую, но мне трудно избавиться от ощущения подавленного ресентимента в столь долго холуйствующем человеке. Не зря же он так активно вымещает свою агрессивность на тех, кто не может ответить. Будь я причастен власти (какое, право, странное предположение...), я бы, пожалуй, не положился на безграничную преданность Никиты Сергеевича.

Наиболее яркой формой замещения является совершенно беспочвенный и истерический антиамериканизм. Американец в сознании холуя оказывается заместителем его хозяина, фигурой не только замещения, но и смещения. Особенность такой смещенной агрессивности в легкости, с какой она может быть перенесена на реальный объект ресентимента. В этом смысле очень любопытен знаменитый эпизод на стадионе, где происходил поединок между российским борцом Федором Емельяненко и американцем Джеффом Монсоном. Как известно, после поединка зрители на стадионе освистали Владимира Путина. Свист этот был полной неожиданностью - возможно, даже для тех, кто свистел. Дело в том, что весь этот поединок символически воспроизводил извечную мифологическую борьбу с Америкой. В тот момент, когда американец был повержен и на ринг поднялся премьер министр, произошел мгновенный перенос агрессивности с метафорического побитого врага на истинный, хотя и подсознательный объект ресентимента.

Показательна и реакция общества на трагическую смерть двух российских детей в принявших их американских семьях. Гипертрофированная реакция на эту смерть связана с тем, что россияне, когда речь идет об отношениях с властью, идентифицируют себя с детьми. Когда-то немецкий психоаналитик Александр Митчерлих назвал послевоенное немецкое общество обществом без отца. По его мнению, отношения в нем строились как "горизонтальные" отношения между сестрами и братьями. Россия всегда была обществом под сенью циклопической фигуры отца, последний из которых, в пику немецкой горизонтали, усердно выращивал гигантскую стоеросовую вертикаль. Кант считал, что Просвещение знаменует выход общества из детства и обретение способности независимо мыслить. Не думаю, что мы доросли до Просвещения в смысле Канта. Детство все еще наш удел.

Все это позволяет на социальном уровне разыграть классическую эдипову ситуацию, в которой отец оказывается жертвой вытесненного ресентимента. Фрейд писал, что отец осуществляет символическую кастрацию сына и в результате провоцирует последнего на "отцеубийство". Французские философы Жиль Делёз и Феликс Гваттари говорили об "эдипизации" общества, лишающей людей свободы и разнообразия желаний во имя подчинения жестким социальным структурам. "Эдипизация" - это подчинение структуре власти и производства, воплощенной в фигуре символического отца.

Болезненная реакция на смерть детей по вине неведомых американцев была похожа на бунт против фигуры отца (что показательно - не родного, приемного, навязанного) и идентификацию с беззащитными детьми. Американцы здесь лишь замещали фигуру иного отца, которую обыватель не рисковал ни помыслить, ни назвать. То же и с преувеличенной угрозой педофилии. С чего бы вдруг Законодательное собрание Петербурга принимает закон о запрете пропаганды(?!) педофилии. Слово "пропаганда" обычно фигурирует в России в политическом, а не в педофилическом контексте - здесь явный фрейдовский сдвиг. Таким же странным кажется и экстренное обсуждение в Думе (в момент предвыборной кампании!) президентского законопроекта, намекающего на возможность химической кастрации педофилов. У меня нет ни малейшего сомнения, что мы имеем тут дело с фрейдистскими вытеснениями. Да и нынешний президент постоянно ассоциируется в новейшей социальной мифологии с малым дитем, жертвой символической кастрации со стороны всемогущего премьера.

Вообще было бы интересно подвергнуть российское коллективное бессознательное серьезному психоанализу.

Приведу пример того, как инфантилизация в недемократических обществах соединяется с ресентиментом и производит фигуры замещения. Я хочу напомнить об истерии вокруг Покемона, персонажа детских игр и мультфильмов, изобретенного в 1995 году японской фирмой "Нинтендо". Покемон стал особенно популярен в арабских странах в период "второй интифады" в Израиле, то есть примерно к 2000 году.

Неожиданно посольства Японии на Ближнем Востоке стали получать письма, вопрошавшие, действительно ли имя одного из самых популярных персонажей "Покемона" Пикачу значит "Я еврей". Интересовались, правда ли, что само слово "покемон" означает "в мире нет Бога". Это было настоящее антипокемоновское безумие. Член иорданского парламента шейх Абдель Монем абу Зент, один из лидеров арабского антипокемонизма, писал: "Доказано, что эта игрушка - часть еврейского плана по развращению умов юного поколения, поскольку она призывает к кощунству, высмеивает Бога и наши моральные ценности, а следовательно, чрезвычайно опасна для молодежи". Фетвы против страшного Покемона были обнародованы в Саудовской Аравии, Омане, Катаре, Дубае, Иордании, Египте. Но и этим его злоключения не кончились - католическая церковь в Мексике провозгласила его воплощением и символом Сатаны. Бедный Покемон одновременно оказался и антиисламским, и антихристианским, недаром все же он был придуман в Японии.

Пиндосы в России играют ту же роль, что Покемон и Пикачу в арабских странах. И те и другие угрожали беззащитным детям. Арабские власти долгие годы культивировали в качестве громоотвода ненависть к Израилю и делали все, чтобы палестинская проблема не была решена. В арабском мире Израиль играл роль "заместителя", объекта смещенного ресентимента. Покемон же был вторичной фигурой этого аффективного замещения. "Арабская весна" в полной мере показала, против кого был направлен первичный ресентимент людей, которых многие годы унижали их властители. Евреи играли роль "заместителей" собственных "отцов"-начальников, а Покемон замещал Израиль. Пули, однако, в конце концов попали не в Пикачу, но в Каддафи.

То, что мы имеем тут дело со стереотипными фигурами смещения показал совсем недавний эпизод с роликом Чулпан Хаматовой, где она призывает голосовать за Путина. Вся эта история не представляла бы особого интереса, если бы не бурная реакция на нее в блогосфере. Этот ролик был воспринят как результат шантажа со стороны властей, которые якобы угрожали Хаматовой прекратить финансирование созданного при ее участии детского онкологического центра "Подари жизнь". В реакции этой интересно то, что она приравняла Путина и к американцам, у которых погибли русские дети, и к педофилам, и к... Покемону. Путин, издавна играющий роль отца отечества, тут, в прямом соответствии со сценарием эдипова комплекса, принял облик отца-каннибала и кастратора. В воображении общества он был точно так же готов пожертвовать жизнями русских детей, как до него ненавистные пиндосы. Вот что писал об этом, например, Алексей Навальный: "Если у власти в России будет стоять человек, который вынуждает записывать агитационные ролики в свою поддержку, шантажируя жизнями больных детей, то это нельзя скрывать. Об этом надо говорить ради этих самых детей". А вот реакция одной безусловно честной журналистки на только что состоявшийся визит Путина в центр "Подари жизнь": "Кандидат в президенты, в разгар предвыборной кампании посещающий под телекамерами онкологическую клинику для детей, - это циничная скотина без сердца и совести. Смертельно больные дети стоят у них в одном ряду с коровами, матросами и ветеранами".

Эта эмоциональная реакция показывает, как в системе смещений и замещений ресентимент находит свой истинный объект. За пиндосами, педофилами и покемонами в конце концов проступает ненавистная фигура истинного "отца"-хозяина.