Free Speech / Свобода Слова. Евгений Ихлов. Дом терпил и блядей.

Непуганые единороссы приступили к реализации давно ими лелеемого плана восстановления памятника Дзержинскому во всём прежнем величии. Смета согласована – 600 тыс. евро уйдёт на реставрацию в лучшем виде. Ещё столько же – для маскировки первоначальной идеи – отпустят на другие скульптуры – из числа не снесённых. Разумеется, истратив такие средства, сверкающий бронзовый Эдмундович не будет прозябать в парке у Дома художника на Крымской набережной, в условной экспозиции «Падшие кумиры коммунизма». Естественно, что вынашивающие сиё резонансное решение чекисты в погонах и «чекисты со справкой» (сексоты и стукачи, совмещавшие службу родине с бизнесом и общественным поприщем) убеждены, что этим вобьют долгожданный осиновый кол в ненавистные им либерально-западнические круги. Кретины! Те круги давно повержены и стенают во прахе. Новая оппозиция, с именем Навального на устах, открутит им причиндалы куда эффективнее, чем начитавшаяся коротечевского «Огонька» интеллигенция.

Но перед развёртыванием основной мысли две исторические справки, могущие развеять современную мифологию.

Первая – в 1958 году памятник Дзержинскому перед Комитетом госбезопасности при Совете министров СССР ставили именно в укор сотрудникам КГБ. В те годы оттепельная публицистика, литература и театр изо всех сил колотили сталинистов по башке светлыми образами доброго Ленина и его благородного сподвижника Дзержинского. Тем более что в конце жизни Дзержинский, как председатель Всесоюзного совета по народному хозяйству, был пламенным борцом со вариантами коллективизации, троцкистко-зиновьевской оппозицией и убеждённым союзником пронэповской бухаринской группы.

Так что верные хрущевцы искренне полагали установку памятника Железному Феликсу укором «бериевским палачам» (это выражение было мемом оттепельной риторики).

Вторая – свержение памятника Дзержинскому вечером 22 августа 1991 года было идеальным средством отвлечения толпы от штурма Лубянки. После падения, как тогда казалось на века, коммуночекистской власти, москвичи – по недавнему примеру берлинцев, варшавян, пражан и бухарестцев, решили взять свою Бастилию – резиденцию политической полиции. Идея, что чекисты будут отстреливаться – и надо предотвратить жертвы – убедительна только для вышеупомянутых интеллигентов сахаровского призыва. Осажденные знали – по примеру бесславно сдавшегося здания ЦК КПСС, что при мирном исходе их только выпроводят под улюлюканье и презрительный свист. Но лишь одна жертва – и фонари в центре столицы могли – как в октябрьские дни 56-го в Будапеште обрести иное, более зловещее назначение. И вот тогда-то толпе победителей нашли другое занятие.

Но потом яростные разборки среди антикоммунистических сил помешали сделать то, к чему обязывала нацию её совесть, да и просто приличия – поставить на Лубянке памятник жертвам красного террора и Гулага. Для начала, допустим, установив символический крест (да простят мне это все атеисты и иные конфессии), к которому главы государства и фракций ежегодно, 30 октября в день политзаключенного (или 5 сентября – в годовщину начала в 1918 году красного террора) приносили бы пышные венки.

Восстановление сверкающего как новенький сувенирный рубль памятника Феликсу Эдмундовичу на прежнем месте и в прежней славе интересно тем, что поставит перед очень серьёзным выбором и Моспатриархию, и те консервативно-монархические слои, которые до сих пор видят в путинизме отсроченную победу Белого движения. С одной стороны, очень многих в верхушке РПЦ будут обязывать незримые погоны под рясами, а часть правоконсервативных интеллектуалов и общественников – нестираемая память об их расписках о сотрудничестве. Но с другой-то стороны - память о свирепых чекистских расправах над духовенством, дворянством и интеллигенцией, о красном терроре - причём о кровопролитиях, о красном терроре – и именно в годы руководства ВЧК и ГПУ Дзержинским лично, должна оттягчать их гражданский выбор.

Cозерцания этих метаний между поддержкой единороссии и продекларированным антибольшевизмом станут мне лично некоторой моральной компенсацией за отвратительное зрелище нового торжества чекизма, отвратительного в своей циничной демонстративности.

Всё это, разумеется, - последствия нашего «самоосвобождения» от коммунизма. Если бы Гитлер был свергнут немецкими генералами, и им удалось бы добиться мало-мальски приличного мира с союзниками по антигитлеровской коалиции, то, всё было бы в Германии не так. Не было бы никакого Нюрнберга (осудили бы пару десятков офицеров и чиновников – за Холокост и за жестокое обращение с военнопленными западных стран). Появилась бы версия о демократическом крыле внутри НСДАП, таившемся до времени, о прекрасных хозяйственниках-гауляйтерах. О «честном Гейдрихе», который был внутренним диссидентом в РСХА и возражал против экстремизма Гиммлера и Кальтенбрунера. И мы увидели бы как – наплевав на чешские протесты и заламывание рук старых антифашистов – перед зданием Имперской госбезопасности на Принц-Альбрехштрассе поставят бюст Рейнхарда Тристана Ойгена.

Когда же закончиться и вторая эпоха чекистовластия, то памятник Дзержинскому вновь пострадает, но не вместо русской Бастилии, а вместе с нею.

Я категарически ЗА пямятник, а то чего-то не хватает.

Дзержинский - бывший недоучка-троечник, а затем доносчик-стукач, стал в итоге организатором и вдохновителем массового террора и убийств мирного населения по классовому признаку и взятия в заложники невинных семей противников. Восстановить памятник ему - палачу своего народа - это еще раз признать, что созданная им организация от ЧК до КГБ - организация палачей, идейно мало отличающаяся от Гестапо. Замечено не мной и давно: чем бзделоватей народ - тем больше всяких отморозков "уважает" (уважает - значит боится). Неизбывная, родовая тяга к рабству и "начальнику" над собой.

Нынешней власти, вопреки здравому смыслу, удалось скрестить ужа и ежа. В связи с тем, что в Мосгордуме обсуждают вероятность возвращения памятника Дзержинскому, можно сравнить взгляды на общественные ценности (богатство. религию) чекистов и их кумиров.

а) Владимир Путин постоянно заявляет о ключевой роли религии. По его мнению, никто, кроме нее не может донести до человека общечеловеческие ценности. Он неоднократно подчеркивал, что необходимо помочь религиозным деятелям создать условия для работы, и делать все, чтобы между ними и гражданами не было стены, что государство должно жестко и своевременно реагировать на провокации направленные против религиозных чувств верующих. "Нет и не может быть в сегодняшнем мире морали и нравственности в отрыве от религиозных ценностей. В самолете, которым я пользуюсь, у меня и Библия лежит, и икона там есть, она такая своеобразная, вышитая, но все там есть" - поделился Путин.

б) Октябрьская революция дала Дзержинскому возможность начать буквально смертельную борьбу с церковью. Чрезвычайная Комиссия, которая сначала была создана для надзорных функций, скоро превратилась в страшнейший карательный орган в истории человечества, где насилие было главной задачей, и осуществлялось путем самых жестких мер. ”Пролетарское принуждение во всех формах, начиная от расстрелов, является методом выработки коммунистического человека из материала капиталистической эпохи”- писал Дзержинский. В его мемуарах есть такие фразы: “я ненавижу богатство, я не ненавижу людей, которые богаты, я считаю, что богатство – это зло, которое нужно уничтожить”. "Священников я проклинаю, я ненавижу их… Я борюсь с ними не на жизнь, а на смерть, и поэтому никогда не пиши мне о религии, о католицизме, ибо от меня услышишь лишь богохульство…”, – писал он сестре.