Free Speech / Свобода Слова. Аристократия помойки.

Всегда хочется понять чужую логику. Что на самом деле имели в виду депутаты Госдумы, когда принимали (нужное вставить)? Слова «скощуха»/«двушечка»/«скрепы» (ненужное зачеркнуть), произносимые президентом великой страны — это рассчитано на что? Закон, лишающий детей-сирот единственного в нынешних условиях шанса на лечение и более-менее нормальную жизнь — это что за (пропущено по цензурным соображениям)? Большинство людей, по счастью, наделены разумом и при желании способны посмотреть на мир глазами другого — и мыслительная операция, посредством которой можно докопаться до причин путинского просторечия или истинных мотивов депутатов, не то чтобы их оправдывает, но как-то примиряет с миром. Да, наши герои не съехали с катушек, они на самом деле неплохо соображают, просто им хочется понравиться той части аудитории, что не может связать двух слов без частицы «бля» — но считает, что детей плохому учат в интернете. Или им надо как-то подтянуть разболтавшуюся вертикаль. Или решить несколько меркантильных вопросов. Это все невесело, нездорово и до добра не доведет — но, по крайней мере, за их решениями стоит вполне рациональный ход мысли (иногда искривляемый осколком зеркала тролля, который попал нашим героям в глаз), по крайней мере, они представляются разумными существами, одной с нами породы, говорящими на одном языке (а их абсурдные, на первый взгляд, решения можно убедительно, лишь пару раз передернув факты, обосновать в программе «Время»). Марсианские треноги из фильма «Война миров» или чужие из фильма «Чужие» страшны не только тем, что кусаются и издают звук «ула ула ула» — но тем, что с ними в принципе невозможно договориться и даже понять, чего им надо и почему они такие. При всех претензиях к властям — их «ула ула» пока еще поддается расшифровке.

На этом фоне история с 31-й больницей Санкт-Петербурга выглядит инъекцией чистого безумия. Сюжет известен: больницу с лучшим в городе, общедоступным и высокотехнологичным отделением детской онкологии решено расформировать, чтобы освободить место для лечения сотрудников переезжающего в Петербург Верховного суда. Еще раз, по буквам: больных раком детей выгоняют на улицу, чтобы лечить понаехавших из Москвы судей. Давайте попробуем проследить логику людей, которые это придумали (подсказка: это Управление делами президента), восстановим аргументы, с помощью которых они собирались уговорить на такую перемену участи врачей, пациентов, родителей пациентов, да хоть бы и судей. «Чуваки, чтобы сделать вам приятно, мы выгнали из больницы детей с онкологией», — так, что ли? Какими словами можно объяснить это решение в программе «Время», даже если чуть поправить фактуру? Где в нем рациональное зерно, кто должен его одобрить или хотя бы с ним согласиться, кому от этого может стать хорошо? Допустим даже, что — как часто случается в громких делах, обсуждаемых в жанре максимального репоста и ретвита — не все так однозначно ужасно, злого умысла в этом решении не было, и для больницы уже приготовили новое здание, еще лучше и краше (просто этим занимается соседний департамент, поэтому в самой больнице ничего об этом не знают). Ну так, может быть, сначала перевезти и обустроить больных, позволить жителям города сказать властям спасибо за заботу, а потом уже объявлять про Верховный суд (точно так же закон о запрете усыновления выглядел бы несколько иначе, если б был принят как последнее звено в цепочке мер по стимулированию усыновления внутри страны и улучшению условий в детдомах — а не перед, или скорее всего, вместо этой цепи)? Зачем лишний раз сообщать горожанам, что они никто и звать их никак и даже жизнь и здоровье самых беззащитных жителей Петербурга никого не волнует, если речь идет о комфорте чиновников, которые к тому же приехали ИЗ МОСКВЫ? Ну как так?

В принципе, бюрократия не обязана отвлекаться на такие мелочи, как необходимость объяснять свои решения — про ваучерную приватизацию вон тоже никому особенно не растолковывали, а тут больница. Более того, каждый чиновник имеет право на ошибку — ну, подмахнул бумажку не разобравшись, а тут больные дети. Но дальше начинает работать обратная связь: вступает общественность, высказываются профессионалы, газеты, опять же, не молчат — и все это позволяет быстро развернуться и ошибку подкорректировать. Вообще, можно обойтись и без газет, если обладать минимальной способностью к рефлексии, или (в идеале) уметь взвешивать свои поступки на весах элементарной общечеловеческой этики: вот тут больные дети, а тут чиновники в самом расцвете сил; кто из них больше нуждается в защите — ей-богу, можно разобраться без вмешательства газет и профессионального сообщества. Беда отечественной бюрократии (возможно, фатальная) — в отсутствии обоих этих механизмов: неспособность посмотреть со стороны на свои действия, предсказать хотя бы на полшага, как они будут восприняты и какие повлекут последствия, накладывается на паническое неприятие любых проявлений общественного мнения. Ок, ты придумал вопиющую фигню, с кем не бывает — но при этом ты: а) не в состоянии представить, что со стороны это выглядит как вопиющая фигня и б) когда тебе приносят сто тысяч подписей и миллион газетных статей против вопиющей фигни, ты начинаешь проталкивать вопиющую фигню с утроенной силой, потому что НЕ ДАЙ БОГ ПРОГНУТЬСЯ.

А дальше люди сидят и пытаются найти в твоих решениях логику — а на самом деле, по правилам системы ты просто не можешь развернуться назад. И даже когда люди перестают бороться с вопиющей фигней и начинают вместо этого тратить собственные время и деньги, чтобы исправить последствия вопиющей фигни, ты придумываешь для них закон о какой-нибудь обязательной государственной регистрации волонтеров, специализирующихся на вопиющей фигне, и накладываешь запрет на произнесение слова «фигня», потому что от него СТРАДАЮТ ДЕТИ, и вводишь штрафы за несанкционированную помощь пострадавшим от вопиющей фигни, и, сам того не замечая, превращаешься в марсианскую треногу.

Как говорил герой Уэллса, глядя на понаехавших чиновников тогдашней временной администрации: «Неужели это одухотворенные механизмы? Но ведь это невозможно».

Всегда хочется понять русскую логику. Что на самом деле имели в виду 70% населения России, когда одобряли (нужное вставить)? Слова «скощуха»/«двушечка»/«скрепы» (ненужное зачеркнуть), произносимые самозванным президентом с ног до головы обосравшейся страны — это рассчитано на кого? Закон, лишающий детей-сирот единственного в условиях проституированной Раиссии шанса на лечение и нормальную жизнь в Америке — это что за (пропущено по цензурным соображениям)? Большинство нерусских людей, по счастью, наделены разумом и при всегда способны посмотреть на мир глазами другого — и мыслительная операция, посредством которой можно докопаться до причин русского просторечия или истинных мотивов депутатов этого народанаселения, не то чтобы их оправдывает, но даже и непримиряет с цивилизованным миром. Да, наши русские трескучие герои давно съехали с катушек, они на самом деле плохо соображают, им не то, что просто хочется понравиться той части аудитории, что не может связать двух слов без частицы «бля» — а они и есть та самая аудитория с этой самой частицей «бля», которая считает, что детей плохому учат в интернете. Еще им надо как-то подтянуть разболтавшуюся воровскую вертикаль. Или решить несколько меркантильных вопросов с частицей «бля». Это все невесело, нездорово и до добра не доведет — потому что всегда за решениями русских стоит абсолютно иррациональный ход мысли (всегда искривленный осколком зеркала русской жизни, который попал всем русским героям прямо в глаз), по крайней мере, умным и проницательным людям, они представляются неразумными существами одной с нами породы, говорящими на одном языке (а их абсурдные, не на первый взгляд решения, можно убедительно, лишь пару раз передернув факты, обосновать в программе «Время» для русского мозга). Марсианские треноги из фильма «Война миров» или чужие из фильма «Чужие» страшны не только тем, что кусаются и издают звук «ула ула ула» — но тем, что с ними в принципе невозможно договориться и даже понять, чего им надо и почему они такие. При всех претензиях к русским — их «воруй и убивай!» всегда поддается расшифровке.

На этом фоне история с 31-й больницей Санкт-Петербурга выглядит инъекцией стандартного безумия нации дегенератов. Сюжет известен: больницу с лучшим в городе, общедоступным и высокотехнологичным отделением детской онкологии решено расформировать, чтобы освободить место для лечения сотрудников переезжающего в Петербург Верховного суда. Еще раз, по буквам: больных раком детей выгоняют на улицу, чтобы лечить понаехавших из Москвы судей. Давайте попробуем проследить логику русских людей, которые это придумали (подсказка: это Управление делами, так называемого, президента России), восстановим аргументы, с помощью которых они собирались уговорить на такую перемену участи врачей, пациентов, родителей пациентов, да хоть бы и судей. «Чуваки Роиссии! Чтобы сделать вам приятно, мы выгнали из больницы ваших детей с онкологией», — так, что по-русски это есть замечательно! Какими словами можно объяснить это решение в программе «Время», даже если чуть поправить фактуру? В нем стоймя стоит рациональное зерно! Именно такое решение должен одобрить народ-дегенерат, или хотя бы с ним согласиться, потому, что не согласиться нельзя из-за истинно русского духа вонючей русской души. Допустим даже, что — как часто случается в громких делах, обсуждаемых в жанре максимального репоста и ретвита — не все так однозначно прекрасно с этой больницей, злого умысла в этом решении не было... Дальше у Сапрыкина идут уж совсем какие-то Марсианские хроники, которые «народ-бля» и вовсе не понимает – потому как сплошная сопливая гаоиматься из области человеколюбия и какой-то заботы о ближних, а совсем даже не о ворах и скудоумном русском населении. А вот о том, чтобы лишний раз сообщать горожанам, что они никто и звать их никак и даже жизнь и здоровье самых беззащитных жителей Петербурга никого не волнует, если речь идет о комфорте чиновников, которые к тому же приехали ИЗ МОСКВЫ – это совершенно по-русски с русской глубокой духовностью.

В принципе, русские искренне уверены, что вся бюрократия мира не обязана отвлекаться на такие мелочи, как необходимость объяснять свои решения — про ваучерную приватизацию вон тоже никому особенно не растолковывали, а тут больница. Более того, каждый русский чиновник имеет право на миллион ошибок — ну, подмахнул бумажкой о смертельно больных детях русскую жопу в туалете не разобравшись что еще рано было подмахивать – не вся икра вышла. Но дальше начинает работать обратная связь: тужится русская общественность, обслюнявливаюися «профессионалы», газеты русские, опять же, молчат — и все это позволяет быстро развернуться жопой кверху и ошибку подкорректировать. Вообще, можно обойтись и без газет, если обладать минимальной способностью к рефлексии, или (в идеале) уметь взвешивать свои высеры на весах элементарных общечеловеческих отходов этики: вот тут больные дети, а тут русские великие чиновники в самом расцвете творческих сил; кто из них больше нуждается в защите — ей-богу, можно разобраться без вмешательства поганеньких западных газет и профессионального западного же сообщества. Беда русской отечественной бюрократии (возможно, не фатальная) — в присутствии обоих этих механизмов: способность отрешенно смотреть со стороны на свои действия, предсказать хотя бы на полшага, как они будут восприняты начальством и какие повлекут последствия для девидентов. Ну и все это накладывается на паническое восприятие любых проявлений общественного мнения. Ок, ты придумал прекрасную русскую фигню, — но при этом ты: а) в состоянии представить, что со стороны вне России это выглядит как вопиющая прекрасная фигня и б) когда тебе приносят сто тысяч зелени и миллион газетных статей против вопиющей фигни, ты начинаешь проталкивать вопиющую фигню с утроенной силой, потому что НЕ ДАЙ БОГ ПРОГНУТЬСЯ НЕ ЗА РОДНУЮ РАИССИЮ.

А дальше русские сидят и пытаются найти в своих решениях логику — а на самом деле, по правилам их системы они просто могут развернуть всех этих баранов и хомячков назад. И даже когда русские перестают бороться за прекрасную вопиющую фигню и начинают вместо этого тратить собственные время и деньги, чтобы сделать вторую прекрасную вопиющую фигню, ты придумываешь для них прекрасный закон о какой-нибудь обязательной государственной регистрации сквалыжных волонтеров, специализирующихся на прекрасной вопиющей фигне, и накладываешь запрет на произнесение слова «фигня» без приставки «прекрасная», потому что от него НЕ СТРАДАЮТ ДЕТИ, и вводишь штрафы за несанкционированную помощь страдаюшим за прекрасную вопиющую фигню, и, сам того не замечая, превращаешься в прекрасного русского человека.

Как говорил герой Уэллса, глядя на понаехавших чиновников русской вечной администрации: «Неужели это одухотворенные механизмы? Как это прекрасно!»